Детское издательство «Кэскил» обьявило конкурс к 75-летию Великой Отечественной войны «Дети войны», целью которой является воспитание патриотизма, чувства уважения к героическому труду детей во время войны через воспоминания людей, чье детство пришлось в тяжелые годы Великой Отечественной войны. Молодое поколение должно знать, что пережили дети войны и их матери, сельчане в тылу.
Свои работы просим направить на эл.почту keskil@inbox.ru. О положении конкурса подробнее можете ознакомиться на сайте keskil14.ru. Призы (велосипеды, гироскутеры, внешние жестские диски) предоставлены семьей Кычкиных в честь 90-летия со дня рождения своего отца, государственного деятеля РС(Я) Е.Д.Кычкина. Егор Дмитриевич был инициатором возобновления издания газеты «Бэлэм буол» в послевоенное время.
К сведению: Последний довоенный номер газеты был отпечатан 27 июня 1941 г. под номером 277. Первый послевоенный номер вышел 1 января 1959 года, т.е. газета возобновилась после 18-летнего перерыва.
На конкурс начинают поступать работы со всех уголков республики. Сегодня публикуем работу Евы Егоровой, ученицы 9 «а» класса СОШ № 1 г.Якутска.
Моя бабушка, Екатерина Ивановна Егорова, ушла из жизни, когда мне было всего три года, поэтому я мало что помню о ней. Осталось в памяти, как она прижимала меня к себе, нюхая мои волосы, при этом почему-то её глаза были в слезах. Может быть, потому что я, немного похожая на неё, напоминала ей о далёком детстве, прервавшемся из-за войны, которая заставила рано повзрослеть…
Когда на нашу землю пришла большая беда, бабушке исполнилось всего десять лет. Она в семье Егоровых, проживавшей на тот момент в маленьком Нюрбачане, осталась за старшую у матери, потерявшей в конце 30-х годов репрессированного мужа, а в начале войны ещё и сына Руфа, ушедшего добровольцем на войну, где он и пропал без вести (сведений о нём нет до сих пор).
Жизнь в деревне у всех на виду. К Егоровым после всего случившегося относились с предубеждением, с опаской – если кто и помогал, то украдкой, не желая огласки, отчего приходилось надеяться только на себя, выживать за счёт собственных сил.
Мать бабушки с юных лет трудилась на ферме дояркой. Катя стала её помощницей, приучилась вставать ни свет ни заря к утренней дойке, пропадала возле коров всё время, свободное от учёбы, что научило вскоре её саму доить бурёнок, не уступая опытным доильщицам. Из-за отсутствия кормильца-мужа дальновидная хозяйка сдала единственную коровушку Чернуху в колхоз – за это получила даже какие-то деньги и возможность приносить домой немного молока. Единоличники думали, дескать, выслуживается, хочет задобрить начальство за грехи перед властью, да через два года сами лишились живности. Скот конфисковали для нужд фронта, причём, без всякой компенсации. Катенька, несмотря на все трудности работы по-взрослому, чувствовала себя возле коров хорошо: они поили её молоком, согревали теплом дыхания вечно мёрзнущую девочку.
Правда, сочетать труд на ферме с учёбой в школе было намного сложнее. Катя на уроках частенько дремала, скатилась до троек, да приходить в класс в заношенно-заплатанной одежонке и маминых стоптанных сапожках было стыдно. А тут ещё в самом голодном 43-м году девочку оторвали от любимой фермы, от мамы, отправив ее в полевую ученическую бригаду. Сажать, ухаживать и убирать картошку, один из стратегических продуктов того времени. Через эту вот самую картоху, будь она неладна, Катенька чуть было не пострадала, натерпевшись такого страху, который преследовал её потом всю жизнь…
Конечно, от работы в открытом поле, продуваемом всеми ветрами, в зной, а порой и в слякотные дожди по колено в грязи, приходилось тяжко. Частенько в такие моменты до слёз вспоминалась уютная фермочка, где всё было под боком, где рядом мамуля, что всегда пожалеет, утешит своим теплом. А тут жалеть тебя некому – все требуют план, несмотря ни на что, тем более наступили самые голодные времена, когда учитывался каждый клубень и даже малые потери урожая воспринимались начальством за диверсию.
Эх, и угораздило зачем-то набрести поздней осенью, и без того несчастную девочку Катю, на это злосчастное дальнее поле, покрытое уже первым снежком, где она неожиданно наткнулась на почему-то неубранную горстку картофеля, который, по большей части, уже сгнил или подмерз. Но для оголодавших людей и это была еда. Катерина принялась выковыривать из подмёрзшей земли испорченные временем и погодой клубни – набралось где-то с котомку полусъедобного нежданного урожая.
К великому сожалению, даже у леса и поля есть свои глаза и уши: нечаянный свидетель донёс об этом “вопиющем” факте звеньевому Еремею Иудинову, хромоногому инвалиду вследствие пьяной драки, и по совместительству осведомителю соответствующих органов, который опасаясь, прежде всего, за свою шкуру, решил прикрыть этим доносом свои упущения при уборке урожая. Справедливости ради, надо сказать, что подобные доносы писал не он один – дико представить, но для каждого района, поселения тогда существовал на это даже свой план, помимо плана по хлебосдаче и иной сельхозпродукции. Таких бумаг иногда накапливалось столько, что хоть всё село сажай, а кто работать-то будет, помогать фронту?! Поэтому, чтобы отделить настоящих вредителей-несунов от невинных граждан, попавших под раздачу, на места выезжали группы следователей НКВД. Одна такая группа, как оказалось на счастье, как раз и заявилась в Нюрбачан, где по горячим следам разобрались в доносах «бдительных» граждан.
Нагрянули и в дом Егоровых – обнаруженная тут же у печки котомка с помороженным “вещдоком” была приобщена к делу, заведённому на имя Егоровой Екатерины Ивановны, 1931 года рождения. Перепуганная насмерть Катя, знавшая русский язык, на допросе у русского следователя забыла все слова напрочь, в ответ на своё оправдание что-то лепетала по-якутски. Оказывается, в доносе речь шла о двух (!) мешках отборного картофеля, украденных, якобы, работницей Егоровой во время сбора урожая в начале сентября. На всю жизнь девочка запомнила пронизывающий взгляд стальных серых глаз того следователя! Но, на удивление убитой горем матери, дочь вскоре отпустили, взявшись за действительного виновника этого вопиющего факта, Еремея Иудинова. Всё ещё трясущаяся от страха Катя ночью вышла из сельсовета и упала прямо в руки зарыдавшей от счастья матери. Бедная мама уже было собрала вещи для дочери на предстоящую дальнюю дорогу по делу, которая, к счастью, была отменена из-за абсурдности обвинений.
Но на этом мытарства бедной школьницы не закончились: она хоть и была оправдана самими органами безопасности, но неприязненное отношение у колхозного начальства к ней осталось, ведь из-за неё же разгорелся весь этот сыр-бор, полезла туда, куда не просят – её исключили из ученической бригады и, несмотря на просьбы матери о ферме, отправили подальше с глаз на лесозаготовки.
Девочка-подросток, конечно, вручную деревья не пилила, но рубить на морозе сучья, ворочать неподъёмные бревна вместе со всеми женщинами довелось. Уставала очень сильно – сколько раз от безысходности тайком в лесу плакала, обнимая сосны, жаловалась им и ей казалось, что они сочувствуют несчастной доле ребёнка, в отличие от людей, от которых старалась отгородиться и жить в своём мирке, мечтая однажды вырваться из этого круга столь тяжких обязанностей…
С пришедшей долгожданной Победой такая возможность Кате представилась: в Нюрбе набирали курсы медсестёр для госпиталя. После войны было много увечных, раненых, вернувшихся с фронта. Совхоз по настоятельному запросу вышестоящего начальства со скрипом вынужден был отпустить девчонку, заезженную непосильной работой. Ах, как была рада Катерина переменам в жизни – из троечниц в школе на курсах она выбилась в круглые отличницы. Получала крохотную стипендию, из которой обязательно что-то отсылала матери.
После войны они обе прожили долгую жизнь. Наша бабушка, Екатерина Ивановна, даже будучи сама на пенсии, до последних дней жизни матери отправляла ей денежные переводы в Нюрбачан, делилась с матушкой всем, чем могла.
Свои нерастраченные заботу и ласку Катя перенесла на единственного сына Валентина, очень волновалась за него, за его судьбу, как когда-то поступала её мама. Подспудный страх, внушённый с детства, толкал иногда на непонятные поступки. Однажды она нашла у сына, очень жадного до чтения без разбору, какую-то книжонку о белогвардейцах и эта книга со скандалом была немедленно отправлена в печку во избежание более серьёзных последствий, где исключение из пионеров стало бы только началом неминуемых бед и лишений.
Однако же это ей, дочери репрессированного, не мешало бегать на трассу к автопоезду, состоящую из открытых платформ скотовозников, на которых по весне перевозили заключённых в колонию, и кидать им заварку, сахар, завёрнутые в газетную бумагу, стараясь попасть между железных прутьев. Сын Валя дважды был свидетелем того, как несмотря на грубые матерные окрики конвойных, ее желание помочь обездоленному хоть чем-то, было сильнее животного страха. Один конвойный даже целился в неё из автомата!
Вот такая была и останется в моей памяти моя бабушка, Екатерина Ивановна Егорова, вынесшая на своих хрупких плечах все тяготы военного времени в тылу, где тоже ковалась наша общая Победа.
При этом она отличалась удивительной скромностью, никогда не называя свой труд подвигом. Её буквально заставили оформить документы ветерана тыла с полагающимися льготами: она стеснялась этого звания, считая, что настоящие ветераны – это те, кто трудился на оборонных заводах, в цехах, а не она, деревенская девчонка, просто помогавшая матери на ферме, убиравшая детскими руками урожай на полях и в зной и слякоть, тягавшая в стужу брёвна на лесосеке при заготовке дров…
Но именно такие дети, во время войны вставшие в один строй со взрослыми, приближали нашу Победу ценою своего детства – и памятником им будет благодарная память потомков, живущих под ясным небом Родины, которую мы отстояли в той самой страшной войне!