10 апреля 2021 года состоится традиционный международный Тотальный диктант. Для тех, кто хочет подготовиться к этому событию мы представляем тексты, которые использовались в 2020 году.
Вятка
Это был странный мир: по утрам за окном не пели птицы, не шелестела трава, собаки лаяли совершенно беззвучно, а мужики, то и дело ругающиеся на улицах, широко раскрывали рты, но ни единого звука оттуда не доносилось. В десять лет, после тяжело перенесённой скарлатины, Костя почти оглох, и вот уже шестой год его окружал мир тишины и покоя.
Слова «громкий», «звучно», «шуметь» не значили в этом мире ничего. Они напоминали символы давно исчезнувшей цивилизации, оставленные как загадка потомкам на стенах древней пещеры. Для того чтобы проникнуть в эту пещеру, у Кости недоставало ни сил, ни возможностей, ни средств.
Он ещё помнил звуки, однако существовали они в его голове отдельно от людей, других живых существ и предметов, которые эти звуки производили. Это было, как если бы он видел тени, а самих предметов, эти тени отбрасывающих, видеть не мог.
Он смотрел на мир, как рыба из-под воды смотрит на берег, и всё, что он видел там, на залитом солнцем берегу, казалось ему странным и в то же время недосягаемо красивым. Шестой год Костя продолжал жить на другой планете, куда прилететь, кроме него, не мог уже больше никто — даже такой же, как он, внезапно оглохший мальчик. Ибо у каждого глухого мальчика должна быть своя планета.
Зато он оставался неуязвим для того дурного, что терзает людей со слухом. Он видел, как люди плачут, услышав какие-то слова, как они бледнеют от ненависти или от страха, и был согласен не слышать то, что услышали они. Когда учителя бранили его за бестолковость, а сверстники дразнили глухой тетерей, он лишь безмятежно смотрел на них. Даже о том, что его отчислили из гимназии, Костя узнал не сразу: директор что-то долго объяснял ему, но мальчик не всё успел понять по губам.
В Москву
Несколько дней после отчисления Костя ещё ходил в гимназию, каждое утро прилежно собирая учебники и тетрадки, но учителям не велено было его пускать: директор считал, что глухой ученик требует слишком много внимания. Поэтому он, как потерянный, часами бродил вокруг школьного здания либо сидел на траве, глядя в распахнутые, настежь окна. Оставаться дома Костя не хотел: в любом углу, в любом закуточке он ощущал на себе печальный взгляд мамы.
Рядом с гимназией беззвучно волновалась рыночная площадь, и однажды Костя помог соседке принести оттуда старые юбки-кринолины. Она скупала их и перешивала в рубахи и платья на продажу для горожан победнее.
Пружины из кринолинов швейная мастерица обычно выбрасывала, однако на этот раз они пригодились. Костя смастерил для её маленького сына самоходную игрушку и с этого дня больше не сидел на траве напротив гимназии. Он починил пылившуюся в чулане сломанную швейную машинку, в которой недоставало потерянных давным-давно деталей, соорудил устройство для скорой сушки отстиранной ткани и продолжал строить из пружин различные механизмы. Ему нравилось возиться с металлическими деталями: они совершенно не требовали, чтобы он их услышал, не обзывались и не бранили его — они просто хотели быть собранными в правильном порядке, а он откуда-то знал, как устроить этот порядок. Отец Кости, прознавший вскоре о его увлечении, воспрянул духом и предложил сыну пойти по технической части. Через полтора месяца после отчисления из гимназии шестнадцатилетний Константин поехал в Москву.
Первоначально предполагалось, что, сдав экзамены за гимназический курс экстерном, юноша будет поступать в училище, но он совсем не хотел повторения старой истории: никто из педагогов не стал бы учитывать его глухоты, и добрая часть учения снова могла испариться в напрасных попытках расслышать хоть что-нибудь. У него сложился свой план, о котором отцу он решил пока не сообщать.
Москва
«Смысл жизни состоит в том, чтобы научиться жить, не задавая себе вопроса о смысле жизни» — так думал Константин, решив ослушаться отца. К шестнадцати годам он почти оглох, потерял мать и старшего брата, и эти потери если не разрушили его мир, то сотрясли основательно. Объяснений своим несчастьям он найти не сумел, поэтому решил принять жизнь, как она есть.
В итоге жизнь привела его в публичную библиотеку. Это было единственное место в шумной Москве, где от людей требовали тишины. Только здесь Костя не отличался от остальных. Только здесь он мог получить необходимые знания на равных условиях со всеми другими. К тому же плата за посещение библиотеки не взималась.
Он стал ходить сюда ежедневно как на службу, и вскоре на него обратил внимание помощник библиотекаря. Разговаривал он с юношей шёпотом и не торопясь, и тот вполне успевал прочесть по губам всё ему сказанное.
Николай Фёдорович, как звали сотрудника библиотеки, быстро уловил, что Костю гложет не одна лишь любовь к знаниям, и сумел найти утешение, приемлемое для пытливых умов. По его мнению, все усилия общего разума — научные, эстетические, философские — с древних времён направлялись к тому, чтобы одолеть «последнего врага человечества». И когда смерть наконец будет побеждена, единственной проблемой останется расселение воскрешённых: места на Земле для всех недостанет, и потому лучшие умы должны ломать голову над тем, как поскорее добраться до других планет.
Стояло жаркое лето, поэтому окна в библиотеке были распахнуты настежь. Сквозняк шевелил шторы, надувая солнечные пузыри. Щебета птиц Костя не слышал, но вид этих сияющих парусов вызывал в его памяти крик чаек, и он представлял себя летящим над морем — всё выше и выше — к тем самым планетам, о которых шёпотом толковал ему необычный старик.
Калуга
Идея полёта заворожила Циолковского так прочно и так навсегда, что даже величайшие потрясения — мировая война, две революции, падение империи, война гражданская, голод, всеобщая разруха — не в силах оказались отвлечь его от скрупулёзного труда. Он жил посреди всего этого пришедшего в невообразимое движение мира и как будто не замечал тектонического смещения эпох. Мысль его скользила над бурлящим человеческим хаосом и устремлялась в иные миры. Там, в космосе, казалось ему, кроются все ответы, которых так напряжённо, кроваво и страшно пытались добиться обыкновенные люди вокруг него.
Годами он разрабатывал свою теорию реактивного движения, строил модели, делал расчёты, изобретал средства для выхода человечества за те извечные пределы, где на счастье и справедливость можно рассчитывать только с оружием в руках.
Когда труд его был почти закончен, в дом к нему постучался молодой человек. Одетый как авиатор, он и вопросы задавал, связанные с одной авиацией, но глухой старик, в которого давно уже превратился Константин, твёрдо стоял на своём. Прикладывая к уху огромную слуховую трубу, он терпеливо выслушал все вопросы молодого инженера о возможном использовании реактивных приборов для разгона планеров и при строительстве самолётов, а потом стал показывать ему свои чертежи.
«Кому нужно небо, если подняться можно гораздо выше?» — сказал он гостю, разворачивая перед ним на столе гигантский лист ватмана.
Авиатор долго смотрел на чертёж ракеты, потом снова взялся расспрашивать, на этот раз ещё более горячо, однако про самолёты уже не вспоминал.
Провожая его поздно вечером до калитки, старик рассказал и о своих давних беседах со странным помощником библиотекаря, оказавшимся, как он позже узнал, внебрачным сыном князя Гагарина.
«Гагарин? — переспросил старика гость. — Хорошая фамилия. Я запомню».